Свобода уйти, свобода остаться - Страница 19

— К моей повозке, конечно. Или передумал?

«К моей повозке»? Ну, ничего себе! Такая кроха, и уже допущена до управления лошадью? Впрочем, вполне возможно, что она здесь с отцом или с матерью, и просто хочет поразить незнакомца своей напускной важностью.

Нет, всё же одна: рядом с кособоким сооружением на колёсах, в которое запряжена сонная гнедая кобыла, никого больше нет.

— Залезай! — девчонка ловко устроилась на передке телеги. — Ну, чего медлишь? Аль брезгуешь?

С чего это мне брезговать? Ехать всё лучше, чем тащиться по раскалённой солнцем дороге на своих двоих, да ещё с четырьмя на весу.

— И зверю дай воздуха глотнуть, а то он, поди, уж запарился! — советует малолетняя возница, пока я пристраиваю корзинку у края телеги.

— Зверю? А-а-а...

И как она углядела? Снимаю с корзинки платок, которым был завязан верх, и встречаюсь взглядом с укоризненными жёлтыми блюдцами.

— Мр-р-р-р-р-х-х-х-х-х!

То ли Микис ругается, то ли выражает свою покорность судьбе в моём лице.

Да, пришлось взять кота с собой. А куда денешься? Daneke Тарма ещё не вернулась, слуг в доме нет — отпущены до возвращения хозяйки, и кто будет присматривать за котом? А спросят-то с меня! Поэтому прямо с Острова я поплёлся домой, вычистил корзину подходящего размера от ветхих останков прошлогодней зелени и водрузил туда кота. Кот не пожелал занимать предложенное место и вылез наружу. Я снова посадил его в корзину. Он снова вылез. Так могло продолжаться до самого вечера, но моё трогательно-отчаянное воззвание к кошачьей совести (сдобренное угрозами остаться без еды и одновременным обещанием свежей речной рыбы) возымело действие: Микис сделал вид, что согласился, и на одиннадцатый раз остался-таки в корзине. И теперь мне нужно будет с ним расплачиваться. Ладно, пойду к отцу на поклон: не обидит же он отказом единственного наследника?

Я всегда любил дороги. Особенно знакомые. Можно бесконечно смотреть на размеренную смену пейзажей, лениво проплывающих мимо. Смотреть и думать. О своём. Если попутчик не донимает расспросами.

— От беды, что ли, бежишь? — девчонка прищурила правый глаз.

Собственно, управлению своей лошадкой она вообще не уделяла внимания, предпочитая пялиться на меня, для чего с самого начала нашего совместного путешествия села вполоборота.

— С чего взяла?

— Смурной ты какой-то. Будто что случилось.

— Может, и случилось, тебе-то какая разница?

— Да никакой. Только за разговором время быстрей летит, неужто не замечал?

— За разговором... — хмыкаю. — И о чём поговорим?

— Да о чём хочешь. Вот ты, наверно, в центре города живёшь?

— Нет, в предместье.

— А почему? — искреннее недоумение.

— Там воздух вкуснее.

— Вкуснее? — недоверчиво тянет девчонка.

— Ну да. Легче и свежее. У причалов воздух горький. А в центре города — сухой и колючий.

— Правда? — напряжённая задумчивость на веснушчатом лице. — А как ты это узнаёшь?

— Никак, — пожимаю плечами. — Я это чувствую, и всё.

— А научить можешь?

— Нет. Я с этим родился.

— Здорово!

— Я так не думаю.

— Почему?

А и правда, почему? Потому, что возможность читать ароматы, как страницы книги, лишает меня свободы? Наверное. Тягостно засыпать и просыпаться только для того, чтобы СЛУЖИТЬ. И сколько лет уже живу с этим ощущением, а до сих пор не привык. Возможно, не привыкну никогда. Но что мне ответить любопытному ребёнку?

— Видишь ли... Каждому человеку боги при рождении дарят какую-нибудь способность. Кто-то видит зорче других, кто-то слышит тоньше. Разное бывает. Но подарки никогда не делают просто так.

— Как это? А когда в середину зимы ленту для волос подарят? Это тоже не просто так?

— Конечно, нет. Тебе прок очевиден. А тот, кто дарит, протаптывает тропинку между вашими сердцами. На будущее запас делает.

— Да-а-а? — щурится девчонка. — Хочешь сказать, дарители никогда не бывают бескорыстны?

— Никогда.

— Совсем-совсем?

— Совсем-совсем. И поэтому я предпочитаю платить за чужую доброту золотом. Сразу.

Наступает молчание, но недолгое. Тёмные глаза снова вспыхивают:

— Тогда... Если уж тебе что-то подарили, и ты знаешь, чем должен за подарок заплатить, почему бы не гонять его в хвост и в гриву?

Непонимающе хмурюсь:

— То есть?

— Ну, для своей выгоды чужим подарком вовсю пользоваться!

— Ты об этом... — перевожу взгляд на дорогу, медленно ползущую на нас. — А что за радость в такой выгоде?

— Ну, глупый!

Пигалица взмахивает руками, и вожжи, которые она не выпускает из тоненьких пальцев, хлопают по гнедому крупу. Кобыла поворачивает голову и смотрит на нас с такой укоризной, что я начинаю чувствовать себя виноватым. А девчонка не унимается:

— Это как взаймы у соседа лопату берёшь: всё равно отдавать надо, так кто мешает копать с утра до вечера?

— Ага. А если корову взял, то надо с неё приплода, как можно больше получить? А лошадь заездить, чтобы едва дышала?

— Ну... Это... — тёмный взгляд устремляется в небо.

Усмехаюсь:

— Всё с тобой ясно.

— Это что ясно-то? — обиженно сопит девчонка.

— С такой хваткой тебе надо караваны водить. Всех купцов за пояс заткнёшь!

— А и заткну! — гордо вздёрнутый нос кажется ещё курносее.

— Желаю удачи.

— А ты как?

— Что — я?

— Свою выгоду ещё не нашёл?

— И искать не буду.

— Почему?

— Потому что она мне не нужна.

— Так-таки и не нужна? — не верит пигалица. — Врёшь!

— В том, что мне нужно, никакие дары помочь не смогут.