Свобода уйти, свобода остаться - Страница 84

Служка наткнулся на клинок, охнул, но остановился не сразу, пропуская ещё несколько дюймов стали в собственный живот. Я дёрнул шпагу назад, но он схватился за лезвие голыми руками и снова потянул к себе. Из-под скрючившихся вокруг клинка пальцев брызнула кровь, прямо на паркет, и без того скользкий. А хватка не ослабевала, и в пролившейся алой жидкости явственно ощущалась чужая воля. Воля, которая и на Пороге не отпускает своего раба.

Ждать смерти служки и потом пытаться разжать его руки, когда мышцы обмякнут, я не мог. Потому что на верху лестницы мне уже готовили торжественную встречу.

Она стояла, окружённая цветами лилий, медленно увядающих в вазах на каждой ступеньке. Тоненькая и хрупкая, не похожая на наёмного убийцу, и всё же, прибывшая сеять вокруг себя смерти.

Полупрозрачная рубашка, поверх которой накинут длинный камзол: наверное, кого-то из мужчин, живущих в доме. Светлые волосы рассыпаны по плечам в том милом беспорядке, который всегда кажется удивительно уютным. Бледность чуть припухшего, словно со сна, лица, почти кричит о беззащитности и невинности. И только в чёрных, как ночь, глазах, горит огонь, выдающий всю правду о своей владелице.

— Пришёл, всё-таки.

Голос стал каркающе-хриплым, совсем больным. И есть ведь, от чего: если за прошедшие дни девица вынуждена была подчинять себе много людей, её силы почти на исходе. Что, несомненно, на руку безумию, стремящемуся захватить сознание. Ещё немного, и борьба прекратится... Но вот когда это произойдёт? Сегодня? Завтра? Хорошо бы, прямо сейчас, чтобы долго не ждать.

— После приглашения, которое ты оставила, не мог не прийти.

— Приглашение? — Полукружья бровей чуть сдвигаются. — А, тот верзила, который поймал все «лепестки»... Он ведь быстро умер, да? Знаю, что быстро. Жаль, лучше б помучился.

Пропускаю злобную насмешку мимо ушей:

— Я хочу поговорить с тобой.

— Только поговорить? Скажи ещё, что не желаешь моей смерти... Желаешь ведь, вижу! Да мне и видеть не надо, довольно послушать, как стучит твоё сердце... Не боишься, что вырвется из клетки?

Хочешь поймать меня в ту же ловушку, что я ловил Ювиса? Нет, сладкая моя, ничего у тебя не получится, по одной простой причине: ты приучена говорить, а я — слушать. И себя умею слышать куда лучше и полнее, чем всех остальных. Сердце слишком часто бьётся? Это поправимо. Твоя беда в другом: ты чувствуешь следствие, но не можешь понять, откуда оно взялось. Думаешь, всё идёт от ненависти к тебе? Ошибаешься: я позволял себе ненавидеть всего несколько минут, отпуская чувства на свободу. А потом они вернулись ко мне, переплавившиеся из руды в крепкую сталь. Я не бегу от переживаний, сладкая моя, напротив, зову их к себе в гости по каждому выдающемуся случаю, дурному или хорошему. Потому что если мне не будет понятна боль собственной души, не смогу усыплять боль душ чужих.

Служка упал, как только я отпустил рукоять шпаги. Упал и тут же затих, шагнув за Порог. Делаю шаг к лестнице, а девица продолжает насмешничать, думая, что капкан захлопнулся:

— Правильно, зачем нужны какие-то железки? Ты же хочешь сделать это руками, чувствуя тепло моей кожи... Сжать пальцы на шее, на моей тонкой, слабой шее... Сдавить и чувствовать, как утекает моя жизнь, капля за каплей...

Ещё шаг. Я уже у подножия лестницы и ставлю ногу на первую ступеньку. Мне бы подойти поближе, хоть чуточку, тогда и поговорим. По-настоящему. По-моему.

А она торжествует, уверенная в своих силах:

— Ты будешь давить всё сильнее и сильнее... Ты должен быть сильным, потому что ты — мужчина. А я покорюсь твоей силе, потому что я — женщина... Мужчина... Женщина... Между нами нет ничего, но, соединившись, мы станем всем... Ты хочешь соединиться со мной? Ты — хочешь!..

Следовало бы догадаться, куда именно она повернёт тропинку своего заговора. Логично. Разумно. Эффективно. Прошло бы в девяноста девяти случаях из ста, но только не со мной. Потому что если я и хочу с кем-то «соединиться», то вовсе не с этой самодовольной дурой, до сих пор не понимающей: на тех, кто способен говорить с водой, чужие уловки не действуют никогда, только — свои.

И всё же, она почувствовала. Каким-то звериным чутьём, но угадала и отшатнулась назад, закричав:

— Стой!

Наклонилась в заросли лилий, снова выпрямилась, поднимая к груди младенца. А, тот самый, вместе с которым она и прибыла в Антрею. И что дальше?

— Не подходи, или я убью его!

— Это меня не остановит.

— Лжёшь!

— Отнюдь. На весах лежит жизнь целого города: что по сравнению с ней жизнь одного ребёнка?

— Ты не сможешь этого допустить, ведь так? Не сможешь?

Вокруг шеи малыша обвился тонкий шнурок.

— Не сможешь!

Ох, сладкая моя, ну кто внушил тебе такую нелепую уверенность? Наверное, я сам, когда пропустил в город, пожалев ещё тогда, на рынке. Что ж, моя вина, нужно заглаживать.

— Ты натворила много бед, но кое-что ещё поддаётся исправлению. Успокойся, оставь в покое ребёнка и поговори со мной. Совсем недолго: я только задам тебе несколько вопросов и...

— И потом убьёшь меня? Или отдашь палачам и будешь наслаждаться моими страданиями?

Приходила в голову такая мысль, не буду отпираться. Но и признаваться погожу:

— Никаких палачей и никаких убийств. Мне нужны ответы, и только.

Возглас, похожий на всхлип:

— А потом?

— Твою судьбу будут решать другие.

— Почему не ты?

Или ошибаюсь, или в её голосе слышится обида.

— Потому что не смогу быть справедлив.

— Но ведь ты решаешь, только ты! Мне же говорили...

Она спохватывается и проглатывает окончание фразы. Ну же, сладкая моя, борись! Ещё чуточку, и я смогу тебе помочь, только не останавливайся на полпути, умоляю тебя!